« Ты нам нужен…»
Приехав в Псково-Печерскую Лавру, я сразу же стал узнавать, как можно попасть к отцу Иоанну Крестьянкину. Мне сказали: «Посиди здесь, в коридорчике, он сам тебя найдет».
И вот я сижу в коридоре братского корпуса. Вокруг меня деловито снуют монахи и послушники. Для меня они — тоже какие-то высшие существа, и я как бы откуда-то снизу смотрю на них. Вдруг из глубины коридора стремительно появляется небольшого роста пожилой монах, с огромными, как мне тогда показалось, глазами, и, улыбаясь, идет прямо ко мне. Я неуверенно встаю ему навстречу, а он быстрым взмахом своих рук заключает меня в объятия и говорит: «Ты нам нужен!». Ошарашено спрашиваю: «Кому — нам?». И получаю ответ: «Нам. Церкви. Ты нужен Церкви и будешь священником».- «Как? Я — священником? Я не могу. Я недостоин…».- «Ничего-ничего. Господь все устроит. Только сам ничего не делай». И, благословив меня каким-то сложенным вдвое листком, также быстро, как и появился, исчез в глубине коридора. И больше в то посещение Псково-Печерской Лавры я его не видел. Даже не успел выполнить бывшее целью поездки поручение — попросить помолиться о болящем настоятеле.
Выйдя из братского корпуса, я попал прямо под ноги спешащему куда-то наместнику, архимандриту Гавриилу. Вид его был настолько суров, что я невольно отпрянул. Но все же сообразил сложить руки, чтобы взять благословение, и выпалил еще в поезде заготовленную фразу: «Отец Василий болеет и очень просит помолиться за него». Буркнув что-то в ответ, отец Гавриил на ходу благословил меня и, бросив: «Не чепляйтесь ко мне», величественно удалился.
Уже вечером, в автобусе, идущем из Лавры в Псков, я раскрыл листочек отца Иоанна. Это оказалось наставление болгарского митрополита Льва кандидату перед его рукоположением в священный сан. Там были такие слова: «Если ты ищешь священства для прибытка или для славы человеческой — отойди и не смей прикасаться к Господнему Престолу. Если же ты, зная, что в наше время священник может встретить на своем пути оскорбления, угрозы и даже смерть, остаешься твердым в своем намерении — подходи, и я низведу на тебя благословение Небесного Царя». Потом, уже будучи священником, я испытал и угрозы, и непонимание, и отчуждение близких, и оскорбления, и даже плевки в лицо, и попытки ударить меня и, закрыв храм на замок, не допустить до служения. Но тогда, наверное, пассажиры смотрели на меня как на ненормального, потому что я всю дорогу проплакал — у меня было ощущение, что со мной разговаривает Сам Господь.
«Всем абитуриентам — побриться…»
Конечно же, после такого благословения я, не обратив внимания на слова отца Иоанна: «Только сам ничего не делай», посчитал себя достойным и стал поступать в семинарию. И, конечно же, не поступил. Одной из причин непоступления был мой внешний вид — я, несмотря на благословение всем абитуриентам побриться, не сбрил свою, тогда густую и черную, бороду. Только почти через год я понял,
Что Бог не вне и не снаружи,
А глубоко у нас внутри.
И что Ему напрасно служим,
Коль от зари и до зари
Все ищем внешние явленья,
Все ищем внешней похвалы,
А не ко внутреннему зренью
Стремим все помыслы свои.
И сбрил бороду. Решив, что отпускать ее буду, только если Господь сподобит меня священного сана.
«От смирения еще никто не умирал…»
Потом были работа на московском заводе имени Лихачева (ЗИЛ) и девять месяцев второго рождения — клиросное послушание в Успенском храме города Ижевска, куда я попал после молитвы перед чудотворной Иверской иконой Божией Матери в том самом Воскресенском храме в Сокольниках, где я лет за семь до того крестился.
После неудачного поступления в семинарию состояние у меня было просто ужасное: в семинарию не поступил; из храма, где я был псаломщиком, за время, пока я был на вступительных экзаменах, меня успели уволить; работы нет. Помолился я Царице Небесной, вручил себя Ее благому промышлению и пошел по Москве «куда глаза глядят». И «совершенно случай- но» встретил только что приехавшего в Москву по каким-то делам духовника Ижевской епархии — игумена И. Остановиться ему было негде, и я позвал его к себе. Проговорили мы с ним всю ночь, и он пригласил меня в Ижевск — псаломщиком, с целью последующего рукоположения.
Но попал я в Ижевск только через год. Потому что сначала надо было устроиться на работу и кормить семью. И смириться с женой: она хотела, чтобы я пошел работать на ЗИЛ, где ее отец проработал 43 года.
Ох, как не хотелось мне с небес возвращаться на землю — после прислуживания в храме идти на завод, работа на котором местными острословами была охарактеризована так: «Руки — в масле, морда — в мыле: мы работаем на ЗИЛе».
С другой стороны — «от смирения еще никто не умирал, а спасались — все» … И я пошел на ЗИЛ.
Времена были андроповские, и после двух переходов с одного места работы на другое в течение года устраиваться на работу можно было только через Бюро по трудоустройству. Здесь мне строго сказали, что проработать на новом месте я должен не меньше года. И я действительно проработал на ЗИЛе ровно год — день в день.
(471)
