Начало

Ранняя весна 1990 года. Мы с дочерью были на службе в нашем храме в селе Анискино. Этот приход дали отцу Сергию совсем не­давно. Службы идут в холод­ном храме. В левом углу стоит печка-буржуйка, где мы сушим наши валенки, в сапогах сто­ять невозможно, ноги страш­но замерзают. Проемы окон затянуты целлофаном, дверь еле открывается из-за высоко­го уровня земли вокруг храма (он как бы врос в землю метра на полтора-два).

После службы мы бежим на остановку, ехать домой, в Москву. Автобус наполняет­ся людьми, мы еще не отъехали от остановки, и вдруг несколь­ко человек показывают рукой в сторону храма и громко го­ворят:

— Смотрите, смотрите: батюшка из-под зем­ли вылезает!

И тут мы видим выбирающегося из двери храма нашего папу, обмотанного поверх рясы разноцветными женскими кофтами — зелены­ми, красными, белыми, резко выделяющимися на фоне черной земли вокруг храма. Сердоболь­ные женщины, видя, как батюшка замерз, собрали все кофты, какие нашли. Это было очень трогательное зрелище.

В сентябре того же года мы ждали приез­да Владыки Ювеналия. Храм уже стоял в лесах, внутри и снаружи. Глухая стена из досок отделяла храм от трапезной. Служ­бы шли только в храме, где был наскоро сделан пол из не­струганых досок. Пока в храме шла служба, мы должны были накрыть столы для трапезы. Мы — это баба Шура (покойная ныне Александра Яковлевна Поташева) и я, других пова­ров на то время у нас не было. Столы накрывались в доме напротив храма, где мы сни­мали две комнаты у хозяйки. Дом был старый, купеческий, один из немногих, сохранив­шихся в Анискино. Хозяйка очень трепетно относилась к своему дому и даже запре­щала нам готовить внутри его. Разрешено было готовить только на заднем крыльце. На­крыть надо было на 17 человек. Один из немногих появивших­ся тогда благодетелей принес нам небольшую сумочку продуктов. Я до сих пор помню нашу растерянность, когда мы, открыв сумочку, об­наружили внутри две банки красной икры, три банки шпрот и какое-то печенье. И это все, что там было. У нас самих было немного мороже­ной рыбы, капуста и картошка. Я была в ужасе: как с таким количеством продуктов можно на­крыть стол на 17 человек. Баба Шура — никогда не унывающий человек — сказала:

— Расставляй тарелки — будем пробовать рас­тянуть.

Когда после службы все вместе с Владыкой пришли садиться за наш «богато» накрытый стол, мы попытались сбивчиво извиниться:

— Это все, что мы смогли сделать.

Владыка нас обнял и ска­зал: «Вы просто молодцы. Вот я недавно ездил на один приход. Там батюшка после службы обращается к сво­ей матушке: «Ну, веди всех за стол». А матушка ему отве­чает: «А мне не было времени готовить, я всю службу в храме простояла. Ну вот, если только крутых яиц могу дать»».

Службы в храме стали идти все чаще, а свечи стояли по-прежнему в речном песке, насыпанном в подносы и мис­ки на табуретках. Наши жен­щины решили собирать деньги на подсвечники. Ходили по до­мам, по квартирам. Собранных денег не хватило даже на один подсвечник. И тогда самая ак­тивная — наша баба Шура — ска­зала:

 — Поеду в Москву к муче­нику Трифону, он поможет.

Взяла большую сумку, фо­тографию нашего разрушен­ного храма и поехала. Поздно вечером приезжает с наполненной тяжелой сумкой и расска­зывает:

— Меня сначала стали гнать, как попрошайку, с паперти, а потом я подошла к ба­тюшке, показала фотографию нашего храма, и он сам по­ставил меня около мученика Трифона, разрешил собирать деньги.

На все сложенные вместе деньги мы смогли купить це­лых два подсвечника, и когда их поставили в храме, нам всем показалось, что никогда в жиз­ни мы не видели более краси­вых, искрящихся настоящим золотом подсвечников. Потом, в разных храмах, я видела мно­го старинных и современных подсвечников, очень красивых, но те наши два первых были самыми родными, самыми до­рогими. И, все же, — самыми красивыми.

(163)