Я росла вместе с храмом

В начале 1990 года моего отца, тогда еще совсем недавно рукоположен­ного иерея Сергия Казакова, назначили настоятелем в под­московное село Анискино. Приехав на место своего ново­го служения, он увидел осквер­ненный и поруганный храм, а вернее — то, что от него оста­лось — отхожее место для мест­ных пьяниц. Храм был отнесен к разряду зданий, не подлежа­щих восстановлению — в его стенах были огромные зияю­щие дыры, как от проехавшего сквозь них бульдозера.

Вначале богослужения проходили в небольшой сто­рожке неподалеку от храма. Эта сторожка состояла из од­ной небольшой комнатки, алтарь был отделен от основной части «домовой церкви» обыч­ной занавеской. Прихожан было мало, денег на восста­новление храма — еще меньше. Вместо подсвечников исполь­зовали емкости, наполненные песком, да и сами свечи купить было тоже большой проблемой. Нам отдавали из московских храмов те свечи, которые у них не догорели во время службы. Мы с мамой обрезали у них горелые концы, зачищали закопченые места, укорачивали их, чтобы они были примерно одного размера и потом уже использовали на наших бого­служениях.

Папа нашел регента, но певчих найти не удалось, и нам с мамой пришлось помогать петь на клиросе. Вначале наш клирос состоял из регента, ее тринадцатилетней дочери, мамы и меня. Потом начали меняться регента, постепенно появлялись люди, желающие быть певчими. Приобретались навыки, пение становилось бо­лее слаженным.

На Благовещение Пре­святой Богородицы в том же 90-м году мы уже перешли для совершения богослужений в разрушенный храм. Здание, сплошь состоявшее из пробоин, было очень холодным. На ка­менный пол были постелены доски, мы одевали шубы и ва­ленки, только так можно было стоять на службе.

В 1991 году у меня появил­ся брат и ездить в храм мы ста­ли только вдвоем с отцом, мама оставалась дома. Жили мы то­гда в Москве и накануне служб ночевали на приходе — вначале нас пустила жительница де­ревни, позже нам отдали ва­гончик для рабочих, в котором мы и жили. Вагончик этот был, видимо, создан для тяжелых се­верных широт, где очень много снега, а потому был интерес­ной обтекаемой формы — эта­кая «бочка» на высоких ножках. Когда поздно вечером папа де­лал земные поклоны, она вся содрогалась и я просыпалась.

С 1993 года меня решили еще больше приобщить к цер­ковной практике и поставить регентовать хором. Я должна была самостоятельно, по имею­щимся в моем распоряжении книгам, разобраться со строем службы и составить конспект. Потом меня учили регентовать так, как учат плавать. Помню свою первую литургию — регент встала в конец храма, оставив меня одну с певчими, а я тол­ком и не знаю, что с ними все­ми делать. Теперь понимаю, что это было сделано совер­шенно правильно — иначе бы не научилась.

Так, с 1993 года началась моя певческая деятельность. Потом — факультет церков­ного пения Православного Свято-Тихоновского Бого­словского института (ныне — университета), затем — соз­дание хора в храме святой равноапостольной Марии Магдалины с. Улиткино, где и регентую поныне.

(430)